Что заставляет человека написать что-то, что будет прочитано многими? А надежда, зачастую, что прочтет только один самый главный человек.

И каждый, кто читает, думает, что он тот самый.

Мне тридцать лет. Страшно. Страшно представить, что мне всего лишь тридцать лет, а я так много раз хотел умереть. Страшно представить сколько зла я совершил. А сколько ещё совершу? Когда взрослеешь начинаешь понимать, что всего достичь нельзя.

Нельзя полететь на Луну. 

Нельзя превратиться в птицу.

Нельзя из батареек и игрушечного пистолета сделать плазмомёт.

Нельзя нажать Ctrl+Z, если сделал что-то не то и перепроделать это что-то.

Нельзя быть для всех хорошим.

Нельзя плакать.

Нельзя... Нельзя... Нельзя...

Нельзя излить душу самому лучшему другу, не потому что не доверяешь, а потому что не расскажешь. Боишься. Боишься сказать всё, что думаешь. И не только о нём. Нет, нет. Друг хороший - настоящий. Просто боишься. Потому что понимаешь, что в душе твоей столько дерьма... Господи... Сколько же его там. И, наверно, только ты, Господи, и понимаешь всю глубину этой ситуации. Никогда не был набожным человеком. А тут, видите ли, хочется, чтобы хоть кто-то понимал... Блииин...

Иногда хочется биться головой обо всё что можно, чтобы выбить дурь из головы. Чтобы как в бесшабашной юности до 4 утра обо всём на свете разговаривать и не для достижения цели, а чтобы просто поболтать с хорошим человеком. Все вокруг хорошие. И ты, хороший.

Работаешь. Думаешь. Жизнь лучше делать пытаешься. А где-то живет мальчик Вася. И не помнит он о тебе, и даже не помнит, какую гадость ты ему сделал давным-давно. А ты помнишь. И то, что ты сейчас делаешь, чего достигаешь, ты делаешь исключительно для того, чтобы мальчик Вася простил тебя. А как он тебя простит, он не помнит о тебе. Но ты то – помнишь. Мучаешься, не спишь. Ворочаешься. А он рядом с тобой стоит и такой маленький, сухонький, ручки тоненькие, глаза голубые, вихры соломенные. Зараза.

Или вот девочка Маша. Да никогда бы не запомнил её, если бы не случай в школе. И как дурак повел себя. И мог сказать по другому, а не сказал. А точнее, промолчал. А всего два слова сказать. Не промолчать, а сказать. Где тогда был мой подвешенный язык? Ну, да появилось с возрастом. И изворотливость появилась. И гнилушка какая-то внутри. Встаёшь утром и понимаешь, что несёт от тебя гнилью. Не сказать, что запах в воздухе висит, а энергия чумная. И только ты её чувствуешь.

А тогда не было такого. Тогда только два слова и жизнь бы изменилась. Но слова произнесены не были. Хотя были какие-то другие слова. Идиотские. За которые извиниться пытаешься всю жизнь, потому что видишь ты эту девочку Машу каждый день. Слышишь смех её тот, детский, звонкий. А она не помнит. И плевать ей на тебя. А может и не плевать. А вот откуда ты знаешь, ведь подойти и спросить нет у тебя смелости. Духу не хватит. Дух то с душком…

И так живет девочка Маша, и хочется думать, что она тоже хочет спросить меня. И я хочу, чтобы она сделала этот первый шаг. Чтобы сама подошла и спросила. Какой же я мужчина? Мужичок. Тьфу!

Или вот уже юность… И почему мне нужно это рассказывать. Да я могу о себе часами разговаривать. Нарциссизм какой-то. Наговорюсь ещё. Мне другое важно. Жизнь учит меня выбирать главное. Не быть буридановым ослом, а выбрать нужное и идти по дороге, которая мне кажется лучше. Объясните только мне одно, почему я при этом должен забывать своих самых лучших друзей? Почему я должен переворачивать очередной лист своей жизненной книги и оставлять на предыдущих страницах целые главы своей истории? Чтобы в старости вспоминать о том, что было. А может я хочу каждый день вспоминать? И конечно мне начнут отвечать, что это исключительно в моих силах так не поступать. Да, конечно. Но только не при той скорости жизни, которая у меня сейчас. И только остается надеяться на то, что человек, которому это пишется, услышит меня. Поймёт меня. Простит меня. И станет мне опять тем, кем был.